Военная блокада Ленинграда фашистскими захватчиками длилась 872 дня с сентября 1941 по январь 1944 года.
Самым страшным был первый год блокады, когда от голода, холода и беспрерывной бомбежки погибли более 500 тысяч человек. Семья коренных жителей аткарской деревни Синельниково Ивана и Татьяны Матасовых вместе с тремя малолетними детьми оказалась в центре блокадного Ленинграда.
Ленинградский мясокомбинат – народная стройка. В 1932 году, спасаясь от голода, молодая семья Матасовых покинула родную деревню и уехала в Ленинград на строительство мясокомбината. Огромный комплекс на окраине города состоял из производственных и бытовых объектов. Это была «народная стройка», которой требовалось множество рабочих рук.
— Там много работало наших деревенских и из соседнего села Земляные Хутора, — вспоминает Тамара Ивановна Студнева (Матасова). — Семейные получали квартиры в бараке, рядом сажали картофель и овощи. Когда началась война, мне было 6 лет, старшей сестре Марии — 10 лет, а младшему братику Коленьке всего 2 годика. Отца осенью забрали в ополчение, он воевал на «Невском пятачке».
Справка «АГ». «Невский пятачок»— условное обозначение плацдарма на восточном берегу Невы, удерживаемого советскими войсками, которые неоднократно пытались прорвать блокаду, но безуспешно.
Когда фашисты подошли вплотную к Ленинграду, началась эвакуация детей. Родителей убеждали, что эвакуация кратковременная и недальняя. Но стоял такой плач – ой, как плакали, детей невозможно было успокоить, матери кричали страшно. Нас привезли в поселок Пестово, малышей разместили в школе. Мы жили в классе, ели за партами, спали на полу. Сестру вместе со школьниками увезли в какую-то деревню. Дети часто плакали, никто не играл. Коленька все время жался ко мне, а я так боялась его потерять, что даже ночью держала за руку.
Так прошел почти месяц и, однажды вечером, когда мы укладывались спать, нянечка тихо отозвала меня с Коленькой и вывела в какую-то комнату. Там нас ждала мама. Она смогла выяснить, куда нас эвакуировали и вывезла в Ленинград сначала Марию, а потом нашла и нас.
В Ленинграде мы теперь жили на Петроградской стороне, на улице Блохина в квартире трехэтажного дома. Квартира была большая с красивой мебелью, взрослые говорили, что это поповская квартира. С нами жила мамина сестра Мария, она работала на военном заводе и часто оставалась там ночевать.
Мама знала, что такое голод, и старалась запасти продукты. Она пробиралась в старый дом и копала на огороде картошку. Из старой трикотажной юбки сшила мешок, который сильно растягивался и вмещал больше 3 ведер картошки. Невысокого росточка, худенькая — где только силы брала, чтобы тащить несколько километров этот огромный мешок с овощами. Пока еще можно было что-то купить, она покупала крупы, жиры, сахар.
Первая блокадная зима. Еще до наступления холодов мама запасала дрова. Ее деревенская способность к выживанию, пережитый в детстве и юности голод подсказывали, что надо делать. Они ходили с тетей и старшей сестрой к разбомбленным домам и собирали доски, сломанную мебель. Когда съестные припасы стали заканчиваться, мама обменивала дрова на продукты.
В декабре пришло известие, что папа тяжело ранен, осколком ему насквозь пробило легкое. Он лежал в госпитале, и мама ходила к нему, ухаживала и кормила. Однажды она взяла нас с Коленькой. Я помню большой зал, очень грязные полы и длинные ряды железных коек, на которых без подушек, под серыми одеялами лежали раненые. Бинтов не хватало и мама сама шила маленькие подушечки, набивала их сеном и прикладывала к гноящейся ране на спине отца.
В январе отец умер. Мама рассказывала, что хотела забрать его, чтобы похоронить, но когда пришла в морг, то увидела штабели мертвых тел. По бирке на ноге нашла отца, но вытащить его не смогла и побежала за помощью. Когда вернулась с подмогой и фанерным ящиком трупы уже вывезли в одну из братских могил на Пискаревском кладбище.
Смерть косила ленинградцев, трупы были повсюду. Истощенные люди присаживались на ступеньки в подъездах и умирали. Мама, щадя нас, говорила, что они просто устали и присели отдохнуть. Когда бомбили мама уводила нас в бомбоубежище.
Бомбили часто, и однажды мы были свидетелями боя нашего «ястребка» с фашистским самолетом. У советского летчика кончились боеприпасы, самолет горел, но он погнался за фашистом, чтобы совершить таран. Несмотря на опасность, взрослые выбежали во двор и кричали: «Догони! Ястребок, миленький, догони проклятого!». Он догнал. Оба самолета в черном дыму и пламени рухнули на землю. Женщины плакали навзрыд. Потом по радио сообщили о воздушном таране над Ленинградом летчика Демченкова.
С каждым днем суп, который варила нам мама, становился все более жидким. Хлеб получали по карточкам. 125 граммов в день: маленький, черный тяжелый кусочек, он продлевал жизнь на один день. Мама не привлекалась к работам, потому что Коленьке не было трех лет, и получала только иждивенческую карточку. Хлеб делила между нами. Свой хлеб отдавала нам и тетя, они на работе выварили старые шкуры животных и ели этот суп. На детские карточки давали немного пшена, и мама в трехлитровой кастрюле варила рюмочку пшена. Потом сливала воду, гущу делила нам, а сама пила горячий отвар. Выменивала на продукты вещи отца и однажды принесла большую плитку столярного клея. Долго его варила, разлила по тарелочкам, а утром мы ели густой холодец. Но все равно к февралю ослабли настолько, что во время бомбежки уже не спускались в бомбоубежище, а только лежали все вместе в постели. Мама из последних сил ходила на Неву за водой, но у ленинградцев не было сил прорубать проруби, за ночь они схватывались намертво. Все сидели и ждали солдат, которые разбивали лед.
Страшная «Дорога жизни». Единственным спасением тогда была «Дорога жизни». Очередь на эвакуацию была огромная, но как то мама сумела получить разрешение. С нами эвакуировалась и тетя, она была очень слабой от голода.
Справка «АГ». «Дорога жизни» — транспортная магистраль, которая проходила 30 километров по замерзшему Ладожскому озеру. С сентября 1941 года по ноябрь 1943-го по ней советские военные смогли эвакуировать 1 миллион 376 тысяч женщин и детей.
Мама собрала всем узелки со сменой белья и документами. Машина довезла нас до поселка Осиновец на берегу Ладожского озера , где много детей и женщин сидели и ждали когда разгрузятся машины, прибывшие с того берега с продовольствием и военным грузом. Было очень холодно. Наконец подошел военный и повел нас к колонне автомашин. Кузов был открытый, скамеек не было. Военный приказал, чтобы было очень тихо и все строго выполняли его команды. Он в кабину не садился, ехал стоя на подножке. Мы проехали большую часть пути, как налетел фашистский самолет и стал стрелять из пулемета. Военный крикнул, чтобы прикрывали детей. Мама велела нам закрыться узелками, а сама закрывала собой меня и Коленьку. Я слышала, как пули стучали по борту машины. Наверное, расстреляв весь боезапас, фашистский летчик сбросил одну бомбу, которая разорвалась рядом с идущей следом за нами машиной. Машина стала тонуть, женщины и дети кричали, просили о помощи, в нашей машине плач поднялся, но военный приказал молчать, машинам нельзя было останавливаться. Крик быстро стих.
В Тихвине нас осмотрели врачи, забрали раненных и впервые накормили. Люди кидались на еду как безумные. Нас опять спасла мама, которая дала нам лишь по ложечке каши и горячий чай. Остальное собрала в миску и завернула в узелок. Я помню, что на столе был даже шоколад, но мама дала нам по крохотному кусочку лишь на следующий день. А вот за тетей Марией не уследила. Жирная пища после длительного голодания привела к сильной болезни желудка.
Вечером нам выдали продуктовый запас и эшелоном отправили в Ярославль. В товарных вагонах были нары с наваленной кусками мерзлой соломой. Народу было так много, что мест не хватало и люди ехали стоя. В Ярославле тетю Марию сняли с поезда и отправили в больницу, мама побежала за ней. К вечеру вернулась, чтобы забрать документы и накормить детей. В этот момент вагоны прицепили к паровозу, и эшелон отправили дальше. Больше мы тетю Марию никогда не видели.
22 марта мы выехали в Ярославль и лишь 30 апреля прибыли на станцию Лопуховка. Подолгу стояли на станциях, пропуская военные и санитарные эшелоны.
После войны многие вернулись в Ленинград, но мама наотрез отказалась, оставшись с нами в Синельниково.
Тамара Ивановна всю жизнь прожила в родном селе. Вышла замуж, вырастила двоих детей. У нее двое внуков и 6 правнуков. В Великих Луках живет ее сестра Мария Ивановна, лишь недавно ушел из жизни брат Николай Иванович.
Долгое время они не могли документально подтвердить свое блокадное детство, свидетельства были уничтожены войной. Архивные документы, подтверждающие статус жителя блокадного Ленинграда и дающие право на положенные государством льготы для блокадников, нашлись лишь в прошлом году, благодаря Центру поиска и информации общероссийской общественной организации «Красный крест». Теперь сестры получили право на положенные выплаты. Правительство Санкт-Петербурга наградило ветеранов памятными знаками «В честь 75-летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады».
