Тихай пристань с тюрьмой по соседству
31 августа 1891 года на Аткарском вокзале с поезда «Москва-Саратов» сошла молодая пара. Их багаж состоял из мольбертов и альбомов. Восходящая звезда русской живописи Сергей Иванов искал тихое место, подходившее его больной жене, в котором он мог бы спокойно работать. Обязательное условие – там должны быть тюрьма и железная дорога.
Справка «АГ». Сергей Иванов (1864—1910) — русский живописец, академик Императорской Академии художеств. Его картины «Съезд князей», «На границе московского государства» украшают школьные учебники истории.
Почему тюрьма — потому что главную картину своей жизни Иванов собирался написать о жизни заключенных. Ему идеально подошел Аткарск – «та же деревня, поразительная дешевизна жить и удобные пути сообщения». Из окон дома открывался вид на неприступные стены городского острога (так называлась каторжная тюрьма).
Иванов ходил туда каждый день «набираться острожного духа». Он получил разрешение там работать и даже брать арестантов домой. Десятки часов он проводил в камерах, в тюремном дворе, у ворот, заполнял альбом рисунками заключенных, занятых будничными делами – они читают, пьют чай, спят. Перед его глазами прошло много поломанных судеб, настоящих негодяев и просто несчастных людей. До Аткарска они добирались по железной дороге, оттуда пешком их гнали в Петровск. Такими — усталыми, измученными, обреченными и написал Иванов арестантов.
Аткарская тюрьма – неприступная крепость с узкими окнами за толстыми стенами стала местом действия главной картины Иванова «Этап». Иванов первым изобразил Аткарск на картине и вписал наш город в историю российского искусства. Несмотря на успех картины в Мюнхене, русское общество отвергло работу художника, и она не дошла до наших дней.
Казанка, я твой на веки арестант
«Поселясь здесь, я нашел тихую пристань и очень доволен. Тишина и одиночество хорошо на меня действуют», — описывалдовольный Иванов свою аткарскую жизнь по соседству с тюрьмой. Аткарский тюремный замок только-только был построен и мог считаться образцово-показательным.
В конце позапрошлого века жизнь в стенах этого устрашающего заведения протекала почти по-домашнему. Квартира начальника тюрьмы Петра Ивановича Скородумова и его семьи находилась прямо во дворе — это гарантировало порядок.
В городе действовал благотворительный комитет помощи заключенным, которые в обществе именовались «несчастными». Они получали подарки на рождество и Пасху, а в 1901 году при тюрьме появилась церковь. Небольшой храм во имя иконы Казанской божьей матери построил саратовский купец Шиллер. В честь церкви получила название улица Казанская, в просторечии Казанка, выходившая прямо к церкви (ныне Максима Горького). Название «Казанка» до сих пор живет в городском фольклоре.
Анекдотические истории, изложенные дореволюционными саратовскими газетами, погружают нас в атмосферу, которая царила в тюрьме.
Отбывавший наказание за мелкую кражу крестьянин Ягодин подметал тюремный двор, зажигал лампы. Обходя с лестницей тюремные фонари, и увидев, что за ним никто не следит, приставил лестницу к стене и перелез на улицу. На другой день Ягодин явился к начальнику тюрьмы с повинной, чтобы его приняли обратно. На вопрос, зачем бежал, он ответил, что к нему приехал кум, при встрече выпили, и он позабыл вернуться в тюрьму. По словам арестанта, ночевал он под тюремным забором. Крестьянина за побег простили…
А однажды воры залезли в дом самого начальника тюрьмы. Сломали замок на кладовой, запоры на сундуках и завязав в узлы одежду и белье, перелезли через забор на улицу.
Революция освободила заключенных, чтобы уже через несколько недель наполнить камеры новыми. В 1919 году в Аткарск прибыл руководитель карательного отряда комиссар Черемухин, утопивший город в крови. Своим личным решением без суда и следствия он отправил на расстрел 16 заключенных как «вполне определенных государственных преступников». Это было первое беззаконное массовое убийство в Аткарске. О расстреле с гордостью было доложено Троцкому. Так началась, другая, кровавая история Аткарска …
Сплошной комок боли
В 1930-е годы аткарская тюрьма стала местом заключения и казни тысяч людей, обвиненных в измене родине и антисоветской агитации. Среди узников были священники и писатели, профессора и крестьяне, врачи и студенты, виновные в неправильном происхождении, в родственниках за границей, чтении стихов Есенина, нежелании вступать в колхоз, умении думать. Старики и молодые, ученые и неграмотные – их было столько, что они уже не вмещались в переполненные камеры, и под камеры переоборудовали бывшую тюремную церковь.
Свидетели тех страшных событий ушли из жизни, но сохранились немногочисленные воспоминания о нечеловеческих условиях, в которых вынуждены были существовать невинные люди, ставшие жертвами ложных доносов и сфабрикованных обвинений.
«Я нахожусь в пересыльной тюрьме города Аткарска, лежу на голых нарах, в головах у меня полено. Я очень счастлив, что Господь наш послал мне испытания за православную веру». — священник Василий Чубаров, 1937 год (из открытки родным)
Писатель Борис Ямпольский, так вспоминал Аткарскую пересылку, куда он попал студентом в 1940 году: «Это было набитое людьми огромное чердачное помещение, человек на 200, с одним полукруглым окном. У этого окна сидел человек и все время что-то записывал в тетрадку. Как я теперь думаю, это был Вавилов. Я так и помню его силуэт на фоне окна». Действительно ли великий русский ученый Николай Иванович Вавилов был узником Аткарской тюрьмы, документально не подтверждено.
Опубликованы воспоминания одного из незаконно репрессированных в конце 30-х годов:
«Меня отвезли в пересыльную тюрьму в Аткарск, недалеко от Саратова, бывшую церковь, в которой стояли в три этажа нары. Здесь счет шел уже на сотни заключенных. В Аткарске я оказался рядом с бывшим начальником моей жены по работе в Госплане Михаилом Ивановичем Мартыновым. История его была такая. Ему дали восемь лет, но он никак не мог смириться и без конца писал различные ходатайства о помиловании. В 1940 г. его вызвали, повезли в Москву и там объявили решение Президиума Верховного Суда об отмене приговора. Он ждал со дня на день освобождения и его реабилитации, пока его не вызвали и не объявили решение Особого совещания — 10 лет лагерей. Перед войной был небольшой отрезок времени, когда кое-кого стали выпускать. Вскоре в НКВД, как рассказывали в тюрьме, получили телеграмму от Сталина: «Не доверяйте, не выпускайте». После этого гайки снова завернули. Михаил Иванович как раз попал на этот период. Поскольку меня взяли позже, то я рассказывал ему о воле, особенно о его близких — о жене, дочерях. И вот как-то он сказал «Сердце — сплошнoй кoмoк боли», вздрогнул и умер».
Таких историй человеческого страдания было тысячи…
После смерти Сталина тюрьму закрыли. Вычеркнули из истории как позорное пятно. Имена тех, чья жизнь оборвалась в стенах тюрьмы, до сих пор неизвестны.
