Время лечит не только телесные, но и душевные раны, меняя отношение к событиям. Из века XXI по-иному смотрится произошедшее в веке XX. В строю участников Бессмертного полка сегодня несут портреты не только признанных героев-орденоносцев, но и тех, чью жизнь искалечила война, объявив изгоями только за то, что они, вчерашние школьники, обычные мирные люди, встретившись со смертельным испытанием, остались живы.
В ряду тех, кто вступил в бой с врагом в первые дни войны, без вины виноватый перед своей страной оказался врач Максим Ручкин. Аткарчане пятидесятых-семидесятых годов знали его как первоклассного хирурга, его имя до сих пор с трепетом произносят люди. Но мало кто знал, какой тяжелый груз памяти о военном лихолетье он нес на своих плечах.
В 1941 году капитан медицинской службы Максим Ручкин служил в 45-м медсанбате 53-й стрелковой дивизии, один из полков которой дислоцировался перед войной в Аткарске. Легко распрощавшись с родными (семья жила на улице Аткарской), молодой военврач отправился с последним эшелоном 53-ей стрелковой дивизии для участия в пограничных учениях в летние лагеря Белоруссии. На календаре было 18 июня 1941 года…
Части прибыли на станцию Гомель, и уже в ночь на 23 июня 1941 года едва прибывшие, не знающие местности, не готовые к войне подразделения приняли первый бой с организованным, до зубов вооруженным противником. Тяжелые дни отступления пришлось пережить бойцам. В конце августа штаб дивизии оказался в окружении, попал в плен командир дивизии полковник Бартенев. Через 2 месяца после начала войны, 22 августа, в плену оказался и Максим. 4 года он носил полосатую робу узника концентрационных лагерей, получив номер 451252.
Первым стал шталаг 352. Людей размещали в бараках без предварительной санитарной обработки. Мылись в холодной грязной воде. Белье не стирали и не меняли. Освещение внутри бараков ночью запрещалось. Если охрана замечала где-нибудь огонь, то немедленно открывала по окнам стрельбу. Не было даже ложек и котелков, когда давали жидкую похлебку, есть приходилось из ржавых консервных банок и черепков битой посуды.
Бесконечной вереницей тянулись концлагеря: Мариенбург в Польше, затем Белосток, а потом – один из самых страшных концлагерей Германии в Заксенхаузене. Выжить Максиму Спиридоновичу помогла его профессия. Спасла самого и помогала даже в плену спасать военнопленных.
Судьбоносной стала встреча Максима с его земляком Сергеем Ивановичем Христофоровым в стенах Заксензаузена. Вот как об этой встрече рассказывает внук Христофорова, Владимир Анатольевич Чурляев:
– В барак к заключенным зашел врач и спросил: «Саратовские есть?». Христофоров откликнулся, он был родом из Аткарского района, деревни Енгалычево. «Значит, будешь жить пока». И Ручкин взял своего земляка в санитары и помощники.
Эта встреча спасла жизнь деревенскому парню. Освободили Ручкина и Христофорова 22 апреля 1945 года советские войска.
Максим Спиридонович не любил рассказывать о своем прошлом. Подробности его жизни в плену стали известны семье лишь после смерти хирурга, когда в Аткарск пришло письмо от врача Бориса Лернера, который разделил с Ручкиным тяготы плена:
«Мы с Максимом Спиридоновичем были в плену, вместе прорывались к своим войскам под Данцигом (сейчас Гданьск) и вывели 800 человек военнопленных, а по пути к своим даже захватили в плен десятка полтора вооруженных немцев. После плена нас распределили по разным воинским частям и больше мы не виделись».
Вероятно, в этом письме речь идет о так называемом «Марше смерти», который начался из Заксенхаузена 21 апреля 1945 года. Предполагалось свыше 30 тыс. узников колоннами по 500 человек перебросить на берег Балтийского моря, погрузить на баржи, вывезти в открытое море и затопить. Отстающих и обессиленных на марше людей расстреливали. Однако, задуманное массовое уничтожение узников осуществить не удалось — в первых числах мая 1945 года советские войска освободили колонны на марше.
Подробности жизни наших военнопленных в фашистских концлагерях долгие годы стыдливо замалчивались. Огромное количество наших солдат и офицеров было зверски убито за пределами нашей Родины в немецких концлагерях. Счёт шёл не на сотни, не на тысячи, даже не на десятки тысяч, а на миллионы. Выжить смогли немногие. Им не были положены награды, у них не брали интервью, а свое мучительное прошлое они несли как горький и позорный крест.
После многочисленных проверок Максим Спиридонович вернулся в Аткарск и встал к операционному столу. Страдания, издевательства и лишения не убили в нем человечность, а сам Ручкин не изменил призванию – помогать людям. Спасать жизни. В условиях провинциальной больницы он делал сложнейшие полостные операции, возвращая буквально с того света.
«АГ» благодарит замдиректора школы №3 по воспитательной работе Марину Луневу за помощь в подготовке статьи.
